— Не надо, — шепчет она. — Хватит. Не могу больше. Не хочу. Перестань... — Она смотрит, смотрит… Папа ложится рядом.
Они лежат в абсолютной тишине, пока мама не начинает всхлипывать.
— Ты чего? — спрашивает папа. — Я же тебя люблю… Дура… Что тебе еще нужно?
— Я знаю, — отвечает мама…
Папа гладит ее по голове, по щекам, проводит ладонью по распластавшейся груди, гладит живот и курчавый треугольник волос под ним. Папа снова нависает над ней. Робко целует в губы, его язык скользит по шее, ниже… Жадный рот со щёточкой аккуратно подстриженных усов охватывает яркое пятно соска и скользит все ниже и ниже. Мама закрывает глаза и широко разводит ноги, снова открывая для обозрения темные губы, покрытые поблескивающей в под лунным светом белесой слизью. Папин рот все ниже и ниже… И вот уже его мокрый от пота затылок закрывает от меня это абсолютно запретное зрелище. Мама приподнимает бедра навстречу его лицу, зарывшемуся в это мокрое хлюпающее пространство. Плавные движения тазом вверх-вниз. Ее ладонь ложится на затылок, вжимая лицо в себя… Глаза плотно зажмурены, рот открыт в беззвучном крике. Папины руки мнут ее белые полные груди, пальцы сжимают набухшие виноградины сосков. Тело мамы изгибается дугой, а ноги внезапно сжимаются вокруг папиной головы.
— О-о-о! – стонет она, задыхаясь. – Ну пожалуйста... о-о, пожалуйста... — А-а-а!
Мама стонет все громче и громче, и по ее телу волнами пробегают конвульсии. Руки ее, сомкнутые вокруг папиного затылка, сильнее сжимаются, лицо искажается как будто от боли, глаза закатываются, а из горла вырывается сдавленный хрип. Она содрогается, тело ее бьется в судорогах, а потом обмякает и расслабляется.
Освободившись из цепкого плена ее ног, папа смотрит на нее, на ее застывшее лицо, на приоткрытый рот, из которого доносится то ли стон, то ли хрип, то ли крик, и его снова охватывает неудержимое желание. Он приближает свой восставший, огромных размеров стержень к ее лицу и сует его в широко раскрытый рот так далеко, как может. Мама смыкает губы вокруг этой чудовищной мясной палки. Он начинает неистово двигаться взад-вперед, то почти вынимая его наружу, то погружая его на всю длину. Из широко раскрытых маминых глаз брызжут слезы… Сделав несколько таких движений он выдергивает свой агрегат из маминого рта и начинает быстро-быстро водить сжатой в кулак рукой по блестящему стволу. Ещё пара мгновений и его мясная палка выплескивает на лицо, губы, шею и грудь мамы вязкую струю жемчужной жидкости…
Едва дыша, я бесшумно отпрыгиваю от приоткрытой двери. Это так стыдно, так неправильно. Я не должен был это все видеть. Это ведь все неправда, это кошмарный сон. Мне нужно только снова уснуть внутри этого вязкого кошмара. Уснуть и все забыть. Прокрадываюсь в нашу с сестрой комнату, забираюсь под одеяло. Гулким колоколом кровь стучит в висках, мои трусики внезапно становятся тесными спереди . По какому-то наитию я сжимаю в кулачке свой неожиданно твердый отросток и начинаю дергать его вперед-назад, как только что папа… Это необычно, немного больно и неожиданно приятно… Яркая горячая волна вдруг поднимается из самого низа живота и растекается по всему телу. Сам того не желая, я вскрикиваю и почти теряю сознание… Как же хорошо… И как же невообразимо стыдно… Быстро натягиваю трусики и ныряю под одеяло почти с головой. Замираю… Вовремя. В комнату тихонько входит мама. Она все ещё голая. На груди, лице, животе на белых широких бедрах поблескивает наспех плохо стертая папина жидкость… Видимо, мой вскрик удовольствия встревожил ее. Волосы растрепаны, в полумраке ярко выступает темный треугольник волос ниже живота и алые ореолы твердых торчащих сосков. Я притворяюсь, спящим, тайком рассматривая ее сквозь ресницы. Она трогает мой лоб прохладными влажными губами, поправляет одеяло…
— Спи, Олежка — тихо шепчет она в пространство, накрывает одеялом раскидавшуюся на постели сестру, целует ее в лоб и уходит, оставляя в воздухе терпкий шлейф запаха свежего женского пота и чего-то ещё… Странно, что ей не слышен невообразимо громкий дробный стук моего сердца… Нужно успокоиться и уснуть. Я должен спать. Неведомое ранее томление, стыд вперемешку с отступающим возбуждением заполонили разум. Как же стыдно. И почему-то страшно… Что это было вообще? Мысли тускнеют подобно картинке в конце фильма перед финальными титрами. Fade in black. Незаметно для себя погружаюсь в очищающий сознание сон без сновидений. И… И все забываю. Надолго. До этого самого момента.
***Конец флешбека***
Черт… Кажется я таки задремал. Какой странный и яркий сон. Сон ли? Все было настолько ярко и естественно. Что это было? Проявившиеся откуда-то из глубин памяти воспоминания? Или изощрённые игры взбудораженного подсознания, трансформировавшиеся в странные фантазии?
Обнаруживаю себя лежащим на стареньком продавленном диванчике, заботливо прикрытый ветхим клетчатым пледом. Я все в той же гостиной. Неясный уже явно закатный свет просачивается сквозь занавески. Сколько я спал? Сколько я выпил, черт возьми, что меня так срубило? Хотя, не мудрено. Столько событий за неполный день… Спина затекла. Какой же неудобный и явно короткий для меня диван. Уже совсем собравшись открыть глаза и встать, почему-то снова замираю. В комнате я не один. За столом сидят Наташа с Диной и о чем-то беседуют вполголоса. Напрягаю слух…
— Так что не парься от слова "совсем" — полушепотом, но с твердой интонацией произносит Дина — ты ему совершенно ничего не должна. Да. Он твой первый мужчина, но и он и ты должны понимать, что он не твой официальный дистрибьютор. Вы не женаты, у вас нет детей и ипотеки на двоих. И ты совсем не виновата в том, что именно он вчера наебенился до зелёных соплей и не смог доставить тебе удовольствия, когда тебе это было нужно. Да. Он твой парень. Официально. Но это не помешало ему вчера хватать Мэрьку за жо… — тут Дина на полуслове прервалась, поняв, что явно сболтнула лишнего.
— Погоди. — раздался голос Наташи — Мэрька же вчера целый вечер с Олегом, братом моим зажималась. Когда же он успел? Я ж Олежека специально сюда из-за его любимого компьютера вытащила. Чтоб не помер девственником. На Мэрьку была основная надежда. Странно,что она слилась. На нее не похоже. Не могла она свежего мальчика просто так отпустить, не пользовавшись как следует…
— Ну, это мои проделки — хохотнула Дина. — Я почему-то решила, что этот сладенький будет моим. Вы с ним, кстати, очень похожи. Даже в постели. С огоньком парень. Умеет доставить удовольствие. Ему, конечно, ещё учиться и учиться, но потенциал… Не при тебе будет сказано, но видела бы ты его, хм, достоинство… Это просто что-то с чем-то. До сих пор его в себе чувствую. Ух… Давай ещё по чуть-чуть.
Раздался звук наливаемой в бокалы хмельной жидкости, звон стекла о стекло.
— Ну, вживую не имела счастья видеть, но догадываюсь — на выдохе, уже ощутимо нетрезвым голосом произнесла Наташа. — Вместе же живём. Да я же тебе рассказывала как-то. Какой он в последнее время озабоченный был. Все трусики мои обкончал. А как смотрел на меня… Вот тебе я признаюсь, как родной. Несколько раз даже дрочила, представляя, как он за мной в душе подглядывает. Стыдно, конечно, но… Я, наверное, всё-таки конченная шлюха. И извращенка. А сегодня, когда он в комнату твою зашёл, ну я дремала после того, как мы с тобой, ну это… Так он, кажется, лапал меня. Я сквозь сон почувствовала, но виду не подала. Даже, стыдно сказать, потекла немного от этого. Ну, и немного засветила ему свои прелести… Я извращенка, да?
— Извращенка. Но не парься. Не скажу, что это нормально, но ведь и то, что мы с тобой трахаемся тоже отнюдь не норма поведения строителя коммунизма. Такую я тебя и люблю. Извращенку сладенькую. Дай я тебя поцелую…
Черт! Ничего не видно же. Я все прекрасно слышу, но ничего, черт побери, не вижу. Повернут лицом к стене. Медленно, как делал бы человек, ворочающийся во сне, я поворачиваюсь на другой бок. И теперь вся комната видна мне. Наташа с Диной сидят на полу, в уютном ворсе ковролина, подложив под попы большие подушки, явно снятые с потрепанного кресла. Перед ними на полу стоит изрядно опустевшая бутылка бренди, рюмки и тарелка с нарезанными фруктами и овощами. Дина опирается о пол обеими руками и наклоняется к Наташе. Девчонки долго и с явным удовольствием целуются. И это не невинный девичий сестринский поцелуй. Обе явно увлечены процессом и по комнате распространяются явно ощутимые волны бесстыдства и похоти. Черт, что бы только я не отдал, только бы сейчас присоединиться к ним… Наташа протягивает руку и начинает ласкать грудь Дины через ткань халатика. Дина, почувствовав нежные прикосновения, выгибается всем телом и издаёт стон. Её рука сама находит грудь Наташи. Девушки продолжают ласкать друг друга, то целуясь, то, тихонько смеясь. Волны секса и бесстыдства буквально заполняют всю комнату. — Нет, не надо! — с трудом выдыхает Дина. — Я сейчас кончу! Там же Олег спит.
Наташа отстраняется, встаёт на колени и, взявшись за плечи подруги, мягко укладывает ее на пол. Дина не сопротивляется, приподнимает бедра, подкладывая под попу подушку. Ткань халатика бесстыдно распахивается и девушка широко разводит ноги. Наташа упирается локтями в пол и ее лицо приближается к промежности Дины. Ее правая рука находит грудь подруги и начинает ее сильно, почти грубо мять. Дина стонет и закрывает глаза, а Наташа продолжает свои ласки, издавая влажные хлюпающие звуки. Затем она убирает руку, приподнимается и нависает над подругой. В ее глазах горит похоть, губы приоткрыты, и видно, как пульсирует ее горло. Она наклоняется к Дине и берет ее за подбородок, заставляя смотреть себе в глаза. Наташа, опускает голову вниз и начинает целовать ее шею, в то время как рука ее находится у Дины между ног. Затем их языки сплетаются в страстном танце. Они целуются, их губы становятся все более требовательными, они ласкают друг друга руками, исследуя все изгибы тела. Дина изгибается, она хочет ощутить все это во всей полноте. Не в силах больше сдерживаться, Дина резко откидывает голову назад и стонет. Наташа крепко прижимается к ней, затем, отстранившись и, не переставая целовать, начинает расстегивать на ней халатик. Упругие и тяжёлые полушария грудей Дины вырываются на свободу, призывно покачиваясь. Наташа страстно приникает к ее груди. Она целует и ласкает ее, не убирая из промежности свободную руку, а Дина с наслаждением отдается этой сладкой пытке. Все ее тело напряжено, бедра подмахивают в такт движениям пальцев Наташи. Наслаждение быстро нарастает, и вот все тело Дины содрогается, она сдавленно всхлипывает и кончает. — Это было прекрасно! — с трудом выговаривает она. Затем приподнимается и, обняв за талию, валит Наташу спиной на пол, в длинный ворс ковролина, оказавшись сверху. Быстро расстёгивает пуговицу и молнию и неожиданно легко одним движением снимает с Наташи джинсы вместе с трусиками. Наташа лежит, широко раздвинув ноги, и запрокинув голову, глубоко и часто дышит. Она даже не пытается сопротивляться. По её лицу видно, что она сейчас ни о чём не думает, кроме того, как бы побыстрее получить наслаждение. Дина приподнимает Наташины бедра, и влипает языком и губами в ее мокрую киску, но та, перехватив инициативу, сама начинает двигаться, ритмично приподнимая и опуская ягодицы, крепко удерживая голову Дины между ног, нажимая ей на затылок. Теперь они обе во власти страсти, их тела сливаются в едином ритме. И вот уже Наташина рука тянет Дину вверх, на себя, заставляя ее голову прогнуться назад, а ее ноги прижимаются к ее груди, она насаживается киской на Динин язык, погружает его в себя насколько это возможно, и тут же выталкивает обратно, и они продолжают неистово двигаться в унисон, пока Наташа не достигает пика наслаждения… И вот они уже обессиленные, лежат обе на полу, тяжело дыша, не в силах даже пошевелиться. Наташа поднимает голову и смотрит на Дину, та улыбается ей в ответ.
